«Академия русской символики «МАРС»




ПУБЛИКАЦИИ

К списку публикаций

Е.А. Тюрин

Вооружение всадников самбийско-натангийской и прусской культур I-VI вв. н.э.

Среди погребальных древностей эпохи первой половины I тыслет. н.э. в ареале западных балтов погребения всадников занимают особое положение. Это связано в немалой мере со слабой изученности проблемы. Исследователи западнобалтских древностей, как правило, уделяли внимание либо погребальному обряду конских захоронений (Jaskanis J., 1966; Ibid., 1974; Кулаков В.И., 2002; он же, 2003.), либо анализу предметов конского снаряжения (La Baume W., 1944; Baranowski T., 1977; Wilber-Rost S., 1994), в то время как такая проблематика как вооружение всадников практически не рассматривалась. Исключением, пожалуй, является статья Л. Вайткунскене «Конный воин IV в. в Литве», где на примере материалов могильника Жвиляй рассматривалось вооружение и снаряжение всадников (Vaitkunskene L., 1989). В целом же, вооружение западнобалтских племен римского времени рассматривалось в ряде статей и монографий В. Казакявичюса, В.И. Кулакова, В. Новаковского и других авторов. Впрочем, отдельно вооружение из погребений всадников авторами не выделялось из массива погребального инвентаря, что является серьезным упущением, поскольку теряется из виду целый пласт информации. В связи с этим, данная работа призвана дать обзор вооружения всадников, сравнив ее с набором воина-пехотинца, а также дать попытку анализа роли конницы на территории самбийско-натангийской культуры.

Рубеж I-II вв. н.э. знаменовал начало эпохи римского влияния, нового хронологического периода, являющегося одним из наиболее ярких и интересных в древнейшей истории Юго-Восточной Балтии. Начиная с этого времени на землях расположенных между реками Висла и Дейма стали набирать силу культурные процессы, вызванные этническими, социальными и религиозными изменениями.

В предшествующее время данная территория была заселена носителями так называемой культура западнобалтских курганов, соседствовавшая с культурой штрихованной керамики с северо-востока, а также с оксывской и лужицкой культурами с юго и юго-востока соответственно. Культура западнобалтийских курганов характеризуется курганными насыпями, содержащими трупосожжения в урнах, расположенных под каменной крепидой, выложенной из мощных валунов. Курганы представляют собой захоронение всех членов родоплеменного коллектива, что также принято считать одной из отличительных черт данной культуры. Отсутствие фибул и крайне небольшое количество оружия (редкие бронзовые топоры-кельты и мечи-кинжалы) в номенклатуре погребального инвентаря составляют другую ее специфическую черту. Погребальные урны, накрывавшиеся крышками-«мисками» типа VI согласно Люции Окулич-Козарын (Okulicz L., 1970. s.30) в виде чаш уплотненно-сферической формы, как правило украшены солярным орнаментом. Также стоит отметить, что погребальная керамика отличается наличием многочастных ручек.

План и инвентарь погребения всадника Kl-Fl-3 могильника Изобильное.
Рис. 1.
План и инвентарь погребения всадника Kl-Fl-3 могильника Изобильное.

План и погребение всадника Gr-Ott-23 могильника грунтового Березовка.
Рис. 2.
План и погребение всадника Gr-Ott-23 могильника грунтового Березовка.

Инвентарь погр. Gr-Ott-23 грунтового могильника Берёзовка.
Рис. 3.
Инвентарь погр. Gr-Ott-23 грунтового могильника Берёзовка.

План и инвентарь погр. Н-177 могильника Гора Великанов.
Рис. 4.
План и инвентарь погр. Н-177 могильника Гора Великанов.

Инвентарь погр. 43 могильника Гребитен (юг).
Рис. 5.
Инвентарь погр. 43 могильника Гребитен (юг).

В новом же культурном образовании очень многое меняется. Традиционные для жителей I тысячелетия до н.э. некрополи прекращают функционировать, кроме того меняется процедура захоронения. Так, исчезает обычай погребения в виде коллективной кремации под курганом. На смену приходят новые виды погребального обряда, такие как обряд ингумации и погребение человека с конем или элементами конского снаряжения. При этом коллективные захоронения достаточно быстро уступают место индивидуальным погребениям. В номенклатуре погребального инвентаря также происходят кардинальные изменения, выражающиеся в появлении на могильниках большого количества фибул, монет, оружия и керамических сосудов абсолютно неизвестных до этого типов, изделия из янтаря, в обилии встречающегося на балтийском побережье. На сохранение преемственности с предыдущей культурой могут указывать лишь крайне небольшое количество типов сосудов, схожих с сосудами эпохи бронзы и раннего железного века, широкое использование втульчатых топоров, а также обычай перекрывать захоронения каменными кладками.

Данные изменения в материальной и духовной культуре, как уже говорилось, вызваны некими этно-социальными и религиозными процессами, бурлившими на рубеже эр в Юго-Восточной Балтии. И, прежде всего, стоит выделить этнический фактор как решающий в процессе образования новой культуры. Еще в раннем железном веке на могильниках, расположенных на территориях, граничащих с ареалами лужицкой и поморской культур, стали появляться некоторые изменения в материальной культуре. Так, появляются редкие могильники, на которых покойных хоронили по обряду урновой кремации, при этом погребальные сосуды продолжали керамические традиции культуры западнобалтских курганов, а номенклатура погребального инвентаря за исключением наличия янтаря также оставалась неизменной. Данное обстоятельство говорит не только о влиянии близлежащих культур на западных балтов, но и возможном проникновении части германского субстрата, для которого характерны и грунтовые могильники, и культовый пиетет перед янтарем, «солнечным камнем», не представлявшем особую ценность для их восточных соседей, в западнобалтскую общность. Впрочем, пока речь идет лишь о приграничных территориях, где вышеупомянутые новации отмечаются на небольшом количестве могильников. Для остального западнобалтского региона продолжаются традиции, заложенные еще в эпоху бронзы.

Однако, если в раннем железном веке влияние соседних культур носило лишь локальный характер, то с начала первого в. н.э. ситуация в Юго-Восточной Балтии резко меняется. И основной причиной этому стало переселение племен готов из Скандинавии на берега р. Вислы (Вистулы), где они сумели образовать т.н. вельбаркскую культуру. До сих пор не прекращаются дискуссии исследователей по поводу прародины готов, но так или иначе влияние оказанное ими как на восточных германцев, так и на западных балтов неоспоримо. Готский историк Иордан так пишет о первых шагах готов на своей новой земле «...Вскоре они продвинулись оттуда на места ульмеругов, которые сидели тогда по берегам океана; там они расположились лагерем и сразившись вытеснили их с их собственных поселений. Тогда же они подчинили их соседей вандалов, присоединив и их к своим победам.» (Jord. Get., 26).

Данный отрывок из сочинения Иордана показывает направления готской экспансии, тем самым, объясняя новшества в материальной и духовной культуре жителей Юго-Восточной Балтии в начале первого тысячелетия н.э. Именно в это время на памятниках западных балтов появляются погребения, совершенные по обряду ингумации, что напрямую указывает на готское влияние, отличительной чертой которых была именно практика трупоположения своих умерших (Мюссе Л., 2006, с. 48). Однако, в этой связи возникают и некоторые вопросы. Дело в том, что если обряд ингумации является одной из отличительных черт вельбарской культуры, то другой такой ее чертой является отсутствие оружия в номенклатуре мужских погребений, в то время как для территории Юго-Восточной Балтии I-III вв. н.э. присуще наличие на могильниках трупоположений мужчин, содержащих разнообразное оружие (дротики, копья, боевые ножи, а также крайне редкие мечи). При этом, женские погребения, совершенные по обряду ингумации практически идентичны вельбарским. Впрочем, подобное обстоятельство нуждается в отдельном исследовании. Сам же обряд трупоположения, появившийся на землях западных балтов, доживает до конца III в. н.э. и прекращается, по всей видимости, ввиду оттока части населения в ходе Готских войн.

Говоря же о наличии оружия в погребениях, стоит упомянуть о том, что прямые аналогии подобному обряду наблюдаются в ареале пшеворской культуры. Любопытно, что появление обычая класть оружие в погребения синхронно с появлением обряда ингумации в землях западных балтов. Надо сказать, что и само оружие имеет прямые аналогии во все той же пшеворской культуре (Godlowski K., 1981). Подобно «пшеворцам», население Самбии и Натангии в римское время практиковало ритуальную порчу оружия, что также принято считать влиянием германского круга древностей. Применительно к юго-восточной Балтии, в современной археологической науке считается, что наличие здесь данного погребального обряда является следствием влияния пшеворского культурного ареала на своих соседей (Кулаков В.И., 2004, с. 37). Данное обстоятельство вкупе с наличием ингумаций на территории самбийско-натангийской культуры убедительно демонстрируют масштабность протекавших в римское время этнических и религиозных процессов, вызванных экспансией германских племен готов и лугиев-вандалов в земли западных балтов.

Однако гораздо более важным представляется появление нового вида погребального обряда – захоронения всадника с конем или с элементами конского снаряжения. Появившись в римское время, данный обряд со временем становится ведущим и отличительным для западных балтов вплоть до прихода на их земли Немецкого (Тевтонского) Ордена во второй четверти XIII в. н.э. До сих пор в историографии не утихают споры о том, откуда в юго-восточную Балтию попал обычай хоронить человека с конем или элементами конского снаряжения. Вплоть до 70-х гг. XX в. считалось, что погребения с конями появляются в Центральной Европе (а затем и в Балтии) из ареала сарматов, а именно из Подунавья (Кулаков В.И. 2003, с.71). Однако работа известного немецкого археолога Михаэля Мюллер-Вилле убедительно на основе значительного фактического продемонстрировала наличие подобного обычая у германских племен уже в I-II вв. н.э., а для некоторых районов Скандинавии данный обряд характерен, еще с эпохи бронзы (Muller-Wille M., 1970/1971. S. 185-190).

Исходя из этого, в современной археологической науке сложились две гипотезы о происхождении данной разновидности погребального обряда в юго-восточной Балтии. Первая версия принадлежит известному исследователю погребальных древностей эстиев и пруссов польскому археологу Яну Ясканису. Ученый считал, что данный обряд автохтонным, специфической чертой для древностей западных балтов на всем протяжении I тысячелетия н.э.(Jaskanis J., 1974, s. 257). По мнению Я. Ясканиса, конские погребения отражали значительную роль коня в культовых представлениях западных балтов как представитель хтонических сил, как символ плодородия, показатель причастности владельца к занятию охотой. Сравнивая конские захоронения на территории балтов с аналогичными погребениями в германском ареале, польский ученый отдавал хронологический приоритет западным балтам (Jaskanis J., 1974, s. 250,251). Впрочем, Я. Ясканис не смог найти истоки этому погребальному обряду в древностях западных балтов эпохи бронзы или раннего железного века. Сами же конские погребения по мнению Яна Ясканиса связаны были именно с культом коня, а не с показателем статуса всадника (Jaskanis J., 1974, s. 251; Ibid., 1966, s. 62,53).

Согласно другой теории, автором которой является Владимир Иванович Кулаков, опирающийся в данном случае на взгляды относительно этого вопроса представителей прусской археологической школы, конские погребения появляются в юго-восточной Балтии ввиду глобальных этнических перемен, связанных с вытеснением и частичной ассимиляцией германцами западных балтов из исторических земель Самбии и Натангии в первых веках н.э. В.И. Кулаков в данном случае использует данные Михаэля Мюллер-Вилле, наглядно демонстрирующие как раз таки хронологический приоритет германских древностей. Справедливости ради, стоит заметить, что Ян Ясканис работал практически одновременно с М. Мюллер-Вилле в начале 70-х гг. прошлого века, а поэтому выводы его немецкого коллеги были польскому археологу неизвестны.

На сегодняшний день имеется информация как минимум о 200 погребениях всадников и коней, найденных на 35 могильниках самбийско-натангийской культуры, в их числе такие базовые для всей Пруссии могильники как Коврово (Доллькайм), Гора Великанов (Хюненберг), Суворово (Зофен), Большое Исаково (Лаут), Алейка-3 (Яугенен) на которых проводились или проводятся фундаментальные полномасштабные раскопки. К сожалению, стоит заметить, что значительная часть погребальных комплексов повреждена распашкой, эрозией, а также грабительскими раскопками, ввиду чего у двухъярусных погребений всадников верхняя часть комплекса разрушена. Поэтому в распоряжении исследователей имеется лишь 70 более или менее целых погребений всадников, содержащих предметы вооружения. В силу этого приходится оперировать данными именно этих погребений, поскольку у остальных верхний ярус разрушен по вышеупомянутым причинам.

Все вооружение представлено следующими видами оружия: копья и дротики, ножи, боевые ножи (в том числе и ножи-кинжалы), мечи и втульчатые топоры. Оборонительное вооружение в погребениях всадников представлено умбонами и рукоятями щитов. Наиболее популярными видами вооружения всадников являются копья и ножи, что объясняется их дешевизной и относительной простотой их изготовления. Практически в каждом погребении всадника встречается копье/дротик и/или нож. В западнобалтском социуме, как и у древних германцев, наличие копья маркировало полноправность члена социума, что во многом и подтверждается материалами погребений.

Применительно к I-III вв. стоит отметить, что в погребениях всадников довольно часто встречаются втульчатые топоры (в 35% погребений данного периода), функция которых до сих пор толком еще не определена. Так, до сих пор не ясно, является ли втульчатый топор оружием, и если да то каким или же сельскохозяйственным орудием?

Кроме этого на лицо резкое снижение со временем в погребениях умбонов или рукоятей щитов. Так, если в I-III вв. различные фрагменты щитов (умбон, рукоять, оковка) наличествуют практически в каждом третьем погребении всадника, то к V в., времени начала сложения прусской культуры, их доля в погребальном инвентаре резко снижается. Наиболее редким видом вооружения являются мечи, которые найдены лишь в двух захоронениях всадников. Этот факт говорит, что меч западными балтами воспринимался скорее не как предмет вооружения, а как показатель престижа и высокого статуса его владельца.

Анализ вооружения всадников позволяет сделать следующие выводы.

Исходя из состава погребального инвентаря, можно с уверенностью говорить об идентичности вооружения воина-всадника и пехотинца, захороненных как по обряду ингумации, так и по обряду кремации. В связи с этим, можно предполагать, что в римское время конница в западнобалтском ареале использовалась в качестве более поздних драгун, т.е. мобильные отряды, которые, прибыв на место, спешивались и вели бой пешими. В пользу этого предположения говорит также и отсутствие лука и стрел в погребальном инвентаре, а также крайне небольшие габариты местных пород лошадей, которые исключают возможность их использования для конных баталий. Косвенным подтверждением служат конические умбоны щитов, более пригодные для ближнего боя, нежели для конной атаки. Т.о. подводя итоги можно говорить о развитии вооружения всадников в русле эволюции вооружения в целом на территории западных балтов вплоть до появлении в погребениях воинов-всадников стремян, позволяющих наносить верхом сильные удары копьем и мечом, что привело к смене тактики боя.



ЛИТЕРАТУРА:

  1. Иордан, 1997. О происхождении и деяниях гетов. Спб.
  2. Казакявичюс В., 1988. Оружие балтских племён II-VIII веков на территории Литвы. Вильнюс.
  3. Кулаков В.И., 2002. Всадники на Янтарном берегу в I-IV вв. н.э. // Балто-славянские исследования, т. XV, М.
  4. Кулаков В.И. 2003. История Пруссии до 1283 г. М.
  5. Кулаков В. 2004. Доллькайм-Коврово. Исследования 1879 г. Минск.
  6. Мюссе Л. 2006. Варварские нашествия на Европу: германский натиск. Спб.
  7. Baranowski T., 1977. Rzad konski z wodzami lancuchowymi na terenie Europy Srodkowej w okresie wplywow rzymskich // Archeologia Polski. T. XVIII, z. 2.
  8. Baranowski T. 1996. Pochowki koni z Tumian, w woj. Olsztynskim // Przeglad Archaeologiczny, XXI.
  9. Godlowski K., 1981. Prahistoria ziem Polskich. Т. V.
  10. Jaskanis J., 1966. Human Burials with Horses in Prussia and Sudovia // Acta Baltico-Slavica, Bd.IV.
  11. Jaskanis J., 1974. Obrzadek pogrzebovy zachodnich Baltow u schylku starozytnosci (I-V w. n.e.). Wroclaw-Warszawa-Krakow-Gdansk.
  12. Jaskanis J., 1977. Cmentarzyska kultury zachodniobaltyjskiej z okresu rzymskiego, MSW, t.IV.
  13. La Baume W. Altpreubisches Zaumzeug. // Alt-Preuben. 1944. Jg.9, H. 1/2.
  14. Muller-Wille M., 1970/1971. Pferdegrab und Рferdeopfer im fruhen Mittelalter // Berichten van de Rijkstdienst voor het Outheidkundig Bodemonderzoeg, Amersforst, vol. 20-21.
  15. Vaitkunskene L., 1989. Lietuvos karys raitelis IV a. // - Lietuvos TSR Mokslu Akademijos darbai. A serija, № 3(108).
  16. Wilber-Rost S., 1994. Pferdegeschirr der romischen Kaiserzeit in der Germanis Libera, Oldenburg.

Список сокращений:
СПб – Санкт-Петербург


Вернуться к списку публикаций