«Академия русской символики «МАРС»
«Академия русской символики «МАРС»
Региональная общественная организация


ПУБЛИКАЦИИ

К списку публикаций

Васильев Максим Викторович,
к.и.н., член Российской Ассоциации историков Первой мировой войны,
старший преподаватель кафедры русской истории
Псковского государственного университета

 

Информационные войны Первой мировой. 1914–1918 гг.

В условиях увеличения роли средств массовой информации и их воздействия на сознание постиндустриального общества с одной стороны, и нарастания международной напряженности с другой, значение информационных войн растет. Планомерное воздействие на население другого государства путем распространения определенной информации, с целью деструктуризации не только общественных отношений, но и процессов государственного регулирования, становиться нормой современного мира. А в условиях перспективы возобновления второго витка «холодной» войны, о которой активно говорят многие политологи и политические деятели современности, потенциальная угроза информационных войн в наши дни становиться вопросом национальной безопасности. Актуальность заявленной темы обуславливается еще и тем фактом, что разнообразные способы ведения современной войны, от использования различных видов оружия, до применения определенных тактических приемов ограничены целым рядом норм международного законодательства. Однако до сих пор ни одно положение международного права не касается вопросов агитации и пропаганды в условиях мирного или военного времени[1]. Фактически, мы имеем дело с ситуацией, когда информационная агрессия, как важнейшее средство ведения войны ни как не регулируется правовыми нормами и даже не оговорена ни в одном параграфе международных конвенций. Разрушительные последствия же от применения такого рода информационного оружия могут быть колоссальными, как для тех, против кого оно применяется, так и для тех, кто его применяет. Порой создаваемый и пропагандируемый образ врага, может не только сохраняться в сознании народа, но воспроизводиться автономно долгие годы после завершения конфликта и наносить существенный урон международным отношениям. Качественное применение комплекса мер информационного воздействия на общество, может привести не только к приближению победы в вооруженном конфликте, но и спровоцировать масштабные социальные волнения и даже крах государственности. Ярким примером тому, может быть Первая мировая война, когда все ведущие европейские державы в полной мере осознали роль и значимость информационной войны и стали активно оттачивать ее приемы.

Научно-технический прогресс конца XIX – начала ХХ вв. позволил враждующим государствам активно использовать разнообразные приемы с целью информационного воздействия на всех участников конфликта. Развитие журналистики, радио и кино, фотографии и телеграфа, воздухоплавания и типографических технологий – все было положено в основу создания необходимого информационного пространства. Фактически, время Первой мировой войны можно считать отправной точкой информационных войн, когда все виды информации, от акустической до графической были брошены для достижения победы.

К началу Первой мировой войны ведущие европейские державы находились в разной степени готовности к противостоянию в области информационного пространства. Наибольших успехов в первые годы войны в этой области достигли западные союзники по Антанте, и в первую очередь, англичане. Это выражалось как в численных показателях распространяемой информации против Германии и Австрии, так и в тонкой работе психологов, привлеченных к информационной войне. Еще на кануне начала войны, англичанам удалось просчитать психологический настрой солдат противника и слабые стороны германской контрпропаганды. Подводя итоги войны и анализируя механизмы военной пропаганды, выдающийся немецкий разведчик, начальник Разведывательного управления германского верховного командования, Вальтер Николаи отмечал, что «всякая пропаганда должна быть доступной для массы; ее уровень должен исходить из меры понимания, свойственной самым отсталым индивидуумам из числа тех, на кого она хочет воздействовать. Чем к большему количеству людей обращается пропаганда, тем элементарнее должен быть ее идейный уровень. А раз дело идет о пропаганде во время войны, в которую втянут буквально весь народ, то ясно, что пропаганда должна быть максимально проста... Искусство военной пропаганды заключается в том, чтобы правильно понять чувственный мир широкой массы; только это дает возможность в психологически понятной форме сделать доступной массам ту или другую идею... Восприимчивость массы очень ограничена, круг ее понимания узок, зато забывчивость очень велика. Уже по одному этому всякая пропаганда, если она хочет быть успешной, должна ограничиваться лишь немногими пунктами и излагать эти пункты кратко, ясно, понятно, в форме легко запоминаемых лозунгов, повторяя все это до тех пор, пока уже не может быть никакого сомнения в том, что и самый отсталый из слушателей наверняка усвоил то, что мы хотели. Как только мы откажемся от этого принципа и попытаемся сделать нашу пропаганду многосторонней, влияние ее сейчас же начнет рассеиваться, ибо широкая масса не в состоянии будет ни переварить, ни запомнить весь материал. Тем самым результат будет ослаблен, а может быть, и вовсе потерян». Далее автор совершенно объективно оценивает промахи и слабые стороны агитационной работы. «Было совершенно неправильно, что германская и австрийская военная пропаганда в юмористических листках все время пыталась представлять противника в смешном виде. Это было неправильно потому, что при первой же встрече с реальным противником наш солдат получал совершенно иное представление о нем, чем это рисовалось в прессе. В результате получался громадный вред. Солдат наш чувствовал себя обманутым, он переставал верить и во всем остальном нашей печати. Ему начинало казаться, что печать обманывает его во всем. Конечно, это никак не могло укреплять волю к борьбе и закалять нашего солдата. Напротив, солдат наш впадал в отчаяние. Военная пропаганда англичан и американцев, напротив, была с психологической точки зрения совершенно правильной. Англичане и американцы рисовали немцев в виде варваров и гуннов; этим они подготовляли своего солдата к любым ужасам войны. Английский солдат, благодаря этому, никогда не чувствовал себя обманутым своей прессой. У нас же дело обстояло как раз наоборот. В конце концов, наш солдат стал считать, что вся наша печать – «сплошной обман». Вот каков был результат того, что дело пропаганды отдали в руки ослов или просто «способных малых», не поняв, что на такую работу надо было поставить самых гениальных знатоков человеческой психологии»[2].

Необходимо отметить, что аналогичные проявления непрофессионализма в области непонимания психологии солдат, были характерны и для русского командования. Лубочные открытки победоносной русской армии с изображением казака Кузьмы Крючкова или других героев, браво побивающих врага были актуальны только в первые месяцы войны, когда развивалось наступление нашей армии. В годы же великого отступления 1915 г. и окопной войны 1916–1917 гг. подобные картинки не только не выполняли заявленной цели, но и воспринимались многими солдатами как насмешка и проявление цинизма. Русское же военное ведомство совершенно пропустило этот факт изменения психологического настроя солдатской массы.

Искажение информации и изображение высокого уровня патриотизма солдатской массы и гражданского населения в условиях затянувшейся войны и ухудшающейся экономической ситуации, было характерно как для русской, так и для немецкой стороны. Назначенный незадолго до начала войны руководителем германской пропаганды за рубежом М. Эрцбергер отмечал, что «Ежедневные военные сводки были наполнены сообщениями исключительно о германских победах. Такие ложные по существу донесения, были одинаково опасны и внутри и вне страны. Германская общественность справедливо спрашивала, почему же нет мира, когда каждый день одерживают победы? Цензура не разрешала писать о страданиях немецкого народа от недоедания и голода. Немецкие врачи и ученые должны были писать и писали, что для немца очень полезно и здорово, если он ест меньше, чем до войны. Составлялись обширные статистические таблицы минимума того, чем может прожить человек. Этим хотели доказать за границей, что запасы жизненных средств и предметов первой необходимости в Германии настолько велики, что она никогда не сможет погибнуть из-за их недостатка. Но сторонники такого метода пропаганды не подумали, что за границей легко можно было узнать немецкое меню, немецкие пайки, что в нейтральные страны выезжало много немцев, говоривших в отелях: «наконец-то можно поесть, как следует!»[3]. Подобная пропаганда, предназначенная для иностранных, держав практически не имела значения, в то время как, озвученная внутри страны, она вызывала всевозрастающую волну народного недовольства. Порой спокойное признание наличия сложной ситуации руководителями страны, может не только выбить почву из под ног идеологических противников, но и в некой мере сплотить нацию вокруг общей проблемы. В противном же случае психологический фактор разочарования народных масс может привести к необратимым последствиям. И революционные события в России и Германии являются ярким тому примером.

Следующей важной проблемой, которая встала перед многими военными ведомствами враждующих стран, это неготовность, нежелание и неумение общаться с журналистами, как отечественными, так и иностранными. Ситуация была усугублена еще и тем, что особенно в первые годы войны получила массовое распространение шпиономания, приобретавшая порой лихорадочный характер. Основания для опасений, действительно были, так как разведка Германии была доведена до высочайшего уровня профессионализма. Так, уже в сентябре 1914 г. Главное управление Генерального штаба Российской империи отмечало, что «шпионы воюющих с нами государств сообщают за границу сведения посредством условного содержания (газетных – авт.) объявлений»[4]. Опасаясь аналогичной разведывательной деятельности со стороны союзников по Антанте, германские военные власти чрезвычайно слабо сознавали необходимость информирования зарубежных стран и, ссылаясь на возможность шпионажа, упорно противились попыткам Эрцбергера устроить поездку нейтральных журналистов по германскому фронту. Когда же, в конце концов, удалось добиться разрешения на такую поездку для итальянских журналистов, – военные встретили их чрезвычайно холодно, а сопровождавший их германский офицер публично назвал журналистов шпионами, и заявил, что «славный немецкий меч стоит больше, чем весь этот трезвон». Немецкие генералы отказали в интервью итальянским журналистам. Шпиономания пустила такие глубокие корни в германских военных кругах, что они боялись даже допустить в сентябре 1914 г. посещение своей главной квартиры американским президентом Рузвельтом[3].

О непонимании Германией всей полноты значимости информационных войн в начале конфликта, говорит и тот факт, что германским офицерам службы информации было строго-настрого запрещено «заниматься политикой». А когда случаи нарушения этого приказа стали учащаться, то в августе 1917 г. появилось следующее распоряжение: «Поскольку офицеры отдела информации могут заниматься политическими вопросами в служебном порядке, они должны ограничиваться только выполнением данных им приказов. Самостоятельная политическая деятельность офицеров должна немедленно пресекаться вышестоящими начальниками, о чем следует каждый раз сообщать начальнику отдела информации». Это мероприятие вполне соответствовало традициям германского офицерского корпуса держаться вдали от всяких политических вопросов, но в сущности именно оно стало причиной того, что впоследствии офицеры оказывались абсолютно неосведомленными и не могли правильно оценить влияние политических событий на ход войны[5]. Аналогичная ситуация политической индифферентности была характерна и русскому офицерству, совершенно не готовому к информационному противостоянию нарастающей революционной пропаганды 1916–1917 гг. Фактическое отсутствие политического воспитания в военных учебных заведениях крайне негативно сказалось на будущих офицерах русской армии. Видный деятель Белого движения, генерал А.И. Деникин в своей книге «Путь русского офицера» отмечал: «Русская жизнь тогда бурлила, но все так называемые «проклятые вопросы», вся «политика» – понятие, под которое подводилась вся область государствоведения и социальных знаний проходили мимо нас… Военная школа уберегла своих питомцев от духовной немочи и от незрелого политиканства. Но сама не помогла им разобраться в сонме вопросов, всколыхнувших русскую жизнь. Этот недочет должно было восполнить самообразование. Многие восполнили, но большинство не удосужилось… Недостаточная осведомленность в области политических течений, и особенно социальных вопросов, русского офицерства сказалась уже в дни первой революции. А в годы второй революции большинство офицерства оказалось безоружным и беспомощным перед безудержной революционной пропагандой, спасовав даже перед солдатской полуинтеллигенцией, натасканной в революционном подполье»[6, c. 99–101]. Большинству стран, вступивших в Первую мировую войну, еще только предстояло совершить пересмотр позиций относительно информационной войны и выработать новые приемы ее использования.

Говоря о формирующихся механизмах информационной войны в 1914–1918 гг. можно провести четкую градацию основных средств информационного воздействия. Вся работа агитационно-пропагандистской машины может быть разделена на два основных направления: информационное воздействие на общественность иностранных государств и работу по созданию информационного поля внутри своей страны. Каждое из этих направлений в свою очередь можно разделить на ряд векторов. Первое, связано с созданием необходимого информационного пространства в нейтральных странах и странах союзниках и работе по информационному воздействию на сознание противника. Работа внутри собственного государства была направлена на информирование тыловых территорий и работу с фронтом. Обозначенные направления информационного воздействия обеспечивались применением разнообразных методов и технических средств. Постараемся в данной статье рассмотреть наиболее распространенные из них.

Несомненным лидером агитации и пропаганды времен Первой мировой войны оставалась печатная продукция и одним из самых массовых ее продуктов были листовки и краткие брошюры, выпускаемые огромными тиражами. Учитывая техническую легкость создания листовок и их сравнительную дешевизну, все страны активно использовали этот способ распространения информации, просто засыпая ими армии противника. Так, например, только в июне 1918 г. одна из армий Германии сдала 300 тыс. неприятельских листков, а количество несданных могло быть примерно таким же. Как отмечает Р. Зульцман, сбрасывавшиеся с самолетов в конце войны немецкие листовки были весьма малочисленны и буквально тонули в огромной массе листовок, распространяемых противником[5].

На втором месте по своей значимости и численности информационным оружием Первой мировой войны являлись газеты. Этот мощный рычаг воздействия на сознание читателя был хорошо известен в Европе с XIX и денег на его функционирование не жалела ни одна из воюющих стран[7]. Так как прессе времен Первой мировой войны уделено достаточно много внимания в научной литературе[8], обратимся к малоизвестным попыткам российского военного ведомства оказать влияние на прессу нейтральных стран и сформировать там необходимое информационное пространство. Так, в 1915 г. Генеральный штаб русской армии совместно со Ставкой создал в Бухаресте, Стокгольме и Копенгагене телеграфные агентства под названием «Нордзюд». Эти агентства должны были снабжать нейтральную прессу благожелательной для России информацией и, прикрываясь этим невинным названием, собирать сведения о Германии и Австрии и сообщать их Генеральному штабу под видом агентских телеграмм. Здесь эти данные обрабатывались, редактировались и передавались в Ставку. Датский «Нордзюд» в начале февраля 1916 г. доносил, что его дела идут успешно, что за исключением двух газет, явно германофильских, все остальные получают и печатают его бюллетени, а это – 140 датских газет и журналов, из них 15 столичных и 125 провинциальных. Шведский «Нордзюд» извещал, что его деятельность все развивается, уже 30–40 провинциальных газет пользуются его бюллетенями, что налажены отношения с телеграфным агентством «Пресс-Централет» и т.д. Тратили эти «Нордзюды» в среднем по 5 000 руб. в месяц каждое. Результаты же их работы, несмотря на якобы «успешную» деятельность, этих расходов, – по словам их руководителей, – не оправдывали. В мае 1916 г. Ставка настояла на их ликвидации. Находившиеся при Ставке корреспонденты нейтральных стран были поставлены в особое положение. Этой группе корреспондентов Ставка платила под разными благовидными предлогами до 20 000 руб. в год. Увидев возможность получать, таким образом, деньги, эти корреспонденты газет нейтральных стран потребовали еще 50 000 руб. на усиление состава корреспондентов и прочие расходы. В ответ Станка дала им понять, что дело не в деньгах, а в том, как они будут писать о России; им было выдано еще 30 000 рублей. Однако попадалась газеты, которые не так дорого ценили свои услуги в отношении царской России. Например, одна бухарестская газета просила дать ей единовременно 3 000 франков и, получив их, стала писать в пользу России и русского военного агента, которое раньше ругала[9]. Германское военное ведомство аналогичным образом стремилось контролировать информационное содержание прессы нейтральных стран, однако совершались и попытки подкупа газет издаваемых на территории противника. Так, однажды, руководители германской «штатской» пропаганды решили подкупить одну французскую газету. Через подставных лиц было уплачено 10 миллионов франков. Однако газета эта не изменила своего отношения к Германии. Потерпев несколько неудач такого рода, Эрцбергеровское центральное бюро пропаганды отказалось от этих попыток и сосредоточило свое главное внимание на обработке католиков нейтральных стран. Английский посол в Париже, лорд Бертли отмечал что в Швеции немецкая пропаганда и агитация велась посредством соответствующих брошюр и подкупа шведских газет. Покупалась целая газета со всеми ее сотрудниками. Такая поголовная «покупка» гарантировала направление газеты, выгодное для немцев. В Дании, напротив, немцами применялась лишь система субсидирования некоторых газет, за что последние должны были время от времени помещать выгодные для немцев сведения в своих передовицах, или вывешивать в окнах редакций сообщения германской главной квартиры, хотя бы в остальных своих статьях газета и не носила германофильского характера[3].

Для воздействия в нужном направлении на сознание солдат в русской действующей армии, каждый штаб фронта и штабы некоторых армий издавали свои «Вестники». Эти последние являлись чисто казенными изданиями со всеми присущими им отрицательными сторонами. Солдаты, конечно, их сообщениям не верили и «Вестники» эти поставленной цели не достигали. Наоборот, болтливость этих «Вестников» нередко переходила всякие границы и давала противнику великолепный ориентировочный материал. С 1915 г. русская Ставка стремилась создать свое «Бюро печати», которое должно было бы соответствующим образом информировать как русскую, так и нейтральную и дружественную печать. Штабной офицер и цензор Михаил Лемке приводил любопытное «наставление» начальника этого «Бюро» – о чем и как должны писать газеты:

  1. Начатая нами и не закончившаяся операция, по возможности должна обходиться молчанием, чтобы не обнаружить нашего плана.

  2. Разгаданная нами операция врага не должна быть выяснена ему, чтобы обмануть противника своим неведением об его замысле.

  3. Всякий наш неуспех в отражении удара – только в общих неясных выражениях.

  4. Всякий наш успех должен быть сообщен вполне.

  5. Наши потери и неудавшиеся операции и маневры обходить полным молчанием.

  6. Когда мы бьем немцев – писать «германцев», а когда австрийцев — «противника».

  7. Фамилий нашего командного состава и названий частей не упоминать.

  8. Взятых нами пленных подсчитывать почаще, на разные даты, чтобы создавать иллюзию более значительного успеха.

  9. Результаты действия неприятельских аэропланов обходить молчанием»[10. с. 65.].

Этот своеобразный кодекс наставлений показывает уровень достоверности военной информации, поступавшей тогда в печать, сложность работы добросовестного журналиста в создаваемых военачальниками условиях. В конце 1915 г. при Ставке было образовано Бюро печати, которое должно было установить более плодотворные связи военного командования и печати, ее военных корреспондентов. Оно расширило число военных корреспондентов в армии, но по сути не внесло никаких изменений в характер военной информации, поставляемой в периодику[11, с. 82].

Важная роль в информационной войне отводилась и устной пропаганде, в первую очередь в нейтральных странах. Например, со стороны Германии можно выделить двух бывших профессоров: профессора Рижского политехникума Вильгельма Оствальда и профессора Юрьевского университета Карла Эттингена. Эти лица разъезжали по Швеции и читали публичные лекции, направленные против России. С такими же лекциями ездил по шведским городам студент Петроградского университета и сын русского действительного статского советника Аксель Рипке. Военный агент в Дании в конце 1915 г. сообщил в русский Генеральный штаб, что для пропаганды среди украинцев в Германии было образовано специальное общество «Свободная Украина» во главе с отставным немецким генералом[3].

Следует отметить, что национальному вопросу германское командование уделяло большое значение и стремилось в своих листовках и брошюрах спровоцировать вражду народов в тылу противника с целью дестабилизации ситуации. В самом начале войны Германия возлагала большие надежды на восстание в Ирландии. Ряд воззваний и прокламаций были обращены к ирландцам с призывом к национальному освобождению от Англии. Когда Германии стало очевидно выступление Турции на ее стороне, она взялась за организацию соответствующей пропаганды из Турции на азиатских театрах войны, ей была организована в широком размере пропаганда на Кавказе, в Персии, а также через Афганистан. Ей помогал призыв к «священной войне», провозглашенный турецким султаном в качестве халифа[13]. Воззвания к народам на их родном языке, как один из распространенных приемов информационного воздействия, использовали все участники конфликта. Русское командование, например, неоднократно издавало воззвания и прокламации к болгарам, хотя как отмечал генерал Алексеев и «не рассчитывало на богатые результаты».

Важнейшим способом пропагандисткой работы в тылу противника стали письма из плена, которые содержали радужные картины и подрывали моральное состояние солдат воюющих на фронте. Так, зимой 1915 г. в русской армии усилилась добровольная сдача в плен. По этому поводу разными штабами было выпущено изрядное количество приказов и разъяснений, однако сдача в плен русских солдат продолжалась. Тогда русское командование решило прибегнуть к агитации. Некий Навоев написал брошюрку под названием «Как живется нашим пленным в Германии и Австро-Венгрии». Ставка издала эту брошюрку в количестве 200 000 экземпляров для распространения среди войск, в надежде, что она поможет убедить солдат не сдаваться в плен. Однако и это не помогло. В начале 1916 г. в Ставку поступили сведения, что находившиеся в германском плену уроженцы Саратовской губернии писали на родину письма о том, что в немецком плену им очень хорошо жилось. Начальник штаба Главковерха приказал: «Сообщать об этом сенатору Кривцову с просьбой начать распространение соответствующих брошюр в народе; обратиться к печати с просьбой помочь раскрыть народу правду и вести борьбу с провокацией; просить председателя Государственной Думы помочь путем думских речей разрушить хитро сплетенную паутину лжи для уловления наших дураков и написать обер-прокурору Священного Синода. Дело духовенства горячими проповедями говорить народу о позоре и грехе плена, о лжи, распускаемой немцами»[9].

Излюбленным методом информационных войн является пропаганда разнообразных «ужасов», представляющих собой откровенную ложь и красочные выдумки самого дурного содержания. Чем ужаснее и кровавее будет новость о противнике, запущенная в СМИ, тем больший эмоциональный эффект можно ожидать от читателя. Одним из самых ярких примеров подобной лжи могут стать английские сообщения о том, что немцы перерабатывают трупы солдат, своих и чужих, на стеарин и на корм для свиней. Это сообщение вызвало во всем мире бурю негодования и послужило поводом для вступления Китая в войну на стороне Антанты. 30 апреля 1917 г. английскому премьер-министру в палате общин был задан вопрос, намерен ли он принять меры к тому, чтобы в Египте, Индии и на всем Востоке стало известно, что немцы перерабатывают трупы собственных солдат и солдат противника на корм для свиней. Только в 1925 г. эта ложь была, наконец, разоблачена в статье, появившейся в американской газете «Times Dispatch», которая писала по этому поводу: «Из всех ужасных орудий современной войны едва ли не первое место занимает пропаганда, являющаяся важной составной частью военной машины любой нации. Знаменитая история с трупами, которая во время войны довела ненависть народов к Германии до предела, объявлена сейчас английской палатой общин ложью. Несколько месяцев тому назад мир узнал о том, что эта ложь была сфабрикована и распространена одним из ловких офицеров английской разведки[5]. Аналогичные красочные примеры заведомо ложных «ужасов» информационной войны представлены в одной из книг В. С. Пикуля: «Армию возмущало поведение немцев, бегущих от них, словно от чумы. Солдаты не понимали, в чем дело. Неужели они такие страшные? Все объяснилось очень просто... чтобы свалить грехи с больной головы на здоровую, Вильгельм II велел насытить Европу грязными слухами о нашествии азиатов, творящих в Пруссии неслыханные зверства. Берлинские газеты развопились на весь мир, будто в пределы непорочной Пруссии вторглись косоглазые орды дикарей, которым ничего не стоит вспороть животы почтенным бюргершам или разбить череп младенца прикладом...

Пропаганда страха перед русскими была поручена пасторам. На стенах домов, церквей или станций висели красочные олеографии, изображавшие чудовищ в красных жупанах и шароварах. Длинные лохмы волос сбегали вдоль спин до копчика, из раскрытых ртов торчали клыки, будто кинжалы, а глаза – как два красных блюдца. Под картинками было написано: «Русский казак. Питается сырым мясом младенцев»... Пасторы в своих проповедях предупреждали, что в темных лесах Сибири, где еще не ступала нога культурного человека, водится особая порода зверей – казаки, и русский царь специально разводит их для истребления немцев...

Однажды на улице Омулефофена я увидел казаков, силившихся поднять с колен молодую немку с грудным ребенком на руках. Казаки ее поднимали, а она снова падала. Мне пришлось вмешаться.

– О чем она причитает? – спросил урядник. – Бьемся с ней, бьемся... ровно припадочная, а мы ни хрена не понимаем, чего этой дуре от нас надобно?

– Она просит, – объяснил я, переводя речь задуренной женщины, – чтобы вы не съели ее ребенка, согласная даже на то, чтобы самой быть съеденной вами...

Но постепенно, по мере продвижения армии в глубь Пруссии, эти слухи примолкли, жители стали возвращаться в покинутые жилища. Нас они уже не боялись, но, увидев конные разъезды, пугливо прятались, говоря: «О, Kosaken, Kosaken...»[12, с. 358].

На равнее с распространением так называемых «ужасов» о враге, противоборствующие стороны активно использовали дезинформацию и распространяли материалы на самые острые и злобные темы. В наибольшей степени в данном направлении проявили себя немцы. Они с присущей им скрупулезной пунктуальностью следили за каждым, порой самым мелким объяснением и изменением в жизни противника, стремясь ловко и искусно использовать эти факты в свою пользу. Так, например, в начале 1915 г., когда в Петербурге наметился конфликт между Николаем II и его супругой, поддержанной Г. Распутиным, на русском фронте стали распространяться следующие прокламации: «Солдаты! В самые трудные минуты своей жизни обращается к вам, солдатам, ваш царь. Возникла сия несчастная война против воли моей: она вызвана интригами великого князя Николая Николаевича и его сторонников, желающего устранить меня, дабы ему самому занять престол. Ни под каким видом я не согласился бы на объявление войны, зная наперед ее печальный для матушки-России исход: но коварный «мой родственник и вероломные генералы мешают мне в употреблении данной мне богом власти, и, опасаясь за свою жизнь, я принужден выполнить все то, что они требуют от меня. Солдаты! Отказывайтесь повиноваться вашим вероломным генералам, обращайте оружие на всех, кто угрожает, жизни и свободе вашего царя, безопасности и прочности дорогой родины. Несчастный ваш царь Николай»[14, с. 281]. Психологическое значение данной листовки важно тем, что подписана она была от имени самого императора – человека имеющего максимальную популярность в среде солдатской массы. А как известно, чем авторитетнее субъект внушения, тем ниже сопротивляемость объекта. Приведенный пример с листовкой от имени Николая II имел значительный успех на фронте, вызвав не только волнения солдат, но и увеличение количества сдающихся в плен.

Сам факт пребывания скандального старца Григория Распутина при дворе императора дал огромную почву для фантазий германской пропагандистской машины. Так, в марте 1916 г. германские цеппелины разбрасывали над русскими окопами карикатуру, изображавшую Вильгельма, опиравшегося на германский народ, и Николая Романова, опиравшегося на половой орган Распутина. Нечего и говорить, что такие и подобные им карикатуры производили большое впечатление на русскую солдатскую массу[15]. По воспоминаниям А. А. Головина, во время Первой мировой войны слухи о том, что императрица является любовницей Распутина, распространялись среди офицеров русской армии сотрудниками оппозиционного Земско-городского союза. В газетах и прокламациях германской пропаганды затрагивались и разбирались вопросы, о которых русский солдат мог только тайно думать. В них открыто говорилось о насилиях жандармов и полицейских над семьей солдата, об изменах офицеров, о розгах, о взяточничестве, подкупе и воровстве интендантов, о ничтожестве русского царя и его двора, о недостатке патронов и снарядов. В выставлявшихся из германских окопов плакатах сообщались политические новости из тыла, воспевались и раздувались успехи германских армий. Понятно, что все это оставляло определенный отпечаток на настроении неприятельских солдат и склоняло их к соответствующим выводам[3]. Постепенно, шаг за шагом русская армия подвергалась идеологической обработке со стороны противника. Первоначально веселые карикатуры перерастали в дезинформацию и откровенную ложь, сопряженную с муссированием реально существующих проблем на фронте. Русский солдат (в прошлом малограмотный крестьянин), уставший от войны все больше и больше в глубине души соглашался с рациональными и доходчивыми доводами агитации противника. Русский же офицерский корпус и военное ведомство ни чего в плане информационного противостояния предложить не смогло.

Апофеозом германской информационной войны на Восточном фронте стало массовое братание солдат конца 1916–1917 гг. Германские братальщики имели каждый свои определенные функции: одни должны были во время братания заниматься шпионажем в широком смысле этого слова; другие – агитировать за окончание войны; третьи – пропагандировать миролюбие и непобедимость Германии; четвертые – демонстрировать великолепие экономического положения Германии посредством раздачи шоколада, сигар и т. п.; пятые – рассказывать о темных делишках русских властей и т.д. Военные документы 1917 г. пестрят упоминаниями о братаниях солдат. Так, в докладе о поездке на фронт 11–19 апреля 1917 г. членов Государственной Думы Масленникова и П.М. Шмакова отмечалось, что «Германцы часто выходят из окопов. Следует упомянуть характерный случай. Германские офицеры предлагают нашим офицерам сняться (этим германцы, видимо, пользуются, чтобы сфотографировать наши боевые линии). Наши соглашаются. На ответную просьбу сняться германские офицеры становятся в позы, повернувшись задом. Рассказывают, что в наших окопах, удаленных от немецких шагов на 30, пулеметы в чехлах. Видимо, германцами сделано все, чтобы усыпить нашу бдительность и придать себе характер мирного настроения»[16, с. 138]. Ефрейтор команды разведчиков Я.И. Кальницкий в последующем вспоминал: «После братания у наших солдат появлялись шоколад, смешанный с сахаром австрийский кофе, ром, галеты, а иногда желтые тяжелые ботинки или серые обмотки. Как редкость, появлялись и фотографические снимки, где были изображены русские и австрийские солдаты вместе»[17, с. 27–29]. Даже из приведенных примеров наглядно видно насколько планомерно, не жалея средств, германское командование стремилось деморализовать русскую армию, передавая в процессе братаний не просто подарки, а символы сытой и богатой жизни, демонстрируя тем самым свою силу и материальное благополучие. Раздаваемые памятные подарки в виде ботинок, фотографий и открыток служили визуальным закреплением информационного воздействия на сознание солдатской массы.

Анализируя опыт и колоссальные успехи германской пропаганды не только в области деморализации фронта, но и в процессе разрушения российской государственности, профессор Московского университета Р.И. Венгловский составил «план организации революционной пропаганды в Германии», представленный командованию войсками Московского военного округа в марте 1917 г. Суть этого плана заключалась в следующем. Венгловский, по его словам, с самого начала войны вел наблюдения за настроениями находящихся в Москве германских и австрийских пленных. В результате, после Февральской революции эти наблюдения привели его к заключению, что военнопленные «горячо хотели бы, чтобы подобный переворот возможно скорее совершился и у них, чтобы это привело к давно желанному миру». Это навело профессора на мысль о «необходимости немедленно и в широком масштабе прибегнуть к грандиозной пропаганде революционных идей свержения правительств не только в неприятельских войсках, стоящих на фронте, но и в глубоком тылу». На эту пропаганду Р.И. Венгловский возлагал большие надежды, считая, что она «поможет нам больше, чем самая большая стратегическая победа». Для ведения этой пропаганды «в грандиозном масштабе» Р. И. Венгловский предлагал создать комитет, в состав которого «входили бы люди соответствующих специальностей». Данный комитет, прежде всего, должен был выпустить ряд воззваний, организовать доставку их «в громадном количестве во все уголки нашего фронта». Далее, в комитете должен быть создан «секретный отдел», который организовал бы посылку в Австрию, Болгарию и Германию «самоотверженных лиц для пропаганды революционных идей во вражеском тылу». Комитет должен был уделить «исключительное внимание отправляемым на родину инвалидам и распропагандировать их так, чтобы они поскорее зажгли у себя дома пожар революции». Также Р. И. Венгловский просил поручить именно ему организацию этого комитета. Командующий войсками в срочном порядке направил план военному министру с просьбой разрешить московскому профессору организовать этот комитет. Военный министр одобрил этот план и вызвал Р. И. Венгловского в Петроград для личных переговоров. Однако чем кончились эти переговоры нам не известно, так как об этом нет абсолютно никаких данных[18, с. 93]. Скорее всего, в условиях нарастающей революционной ситуации в стране данный проект так и остался существовать только на бумаге.

Не смотря на разнообразные попытки использовать агитацию и пропаганду, русское военное командование так и не сумело наладить системной работы в области информационного противостояния. Отсутствие опыта ведения агитации в условиях войны, архаизм мышления некоторых политиков и военных, основанный на надежде в безграничную терпеливость русского солдата и пренебрежении к газетам и листовкам, неготовность понять психологию массы – это лишь немногие причины, которые привели к тому, что предреволюционный момент в России был пропущен, а информационная война 1914–1918 гг. была нами фактически проиграна.

 


Примечания.

[1] Исключением является запрет на пропаганду, разжигающую межнациональные и межконфессиональные конфликты. Хотя и эти нормы действуют только в мирное время и неоднократно нарушались в местах вооруженной напряженности.

[2] Николаи В. Тайные силы. Интернациональный шпионаж и борьба с ним во время Мировой войны и в настоящее время. М., 1925.

[3] Звонарев К. К. Германская агитация и пропаганда в Первой мировой войне // Германская агентурная разведка до и во время войны 1914–1918 гг. К., 2005.

[4] Государственный архив Псковской области (ГАПО). Ф. 20. Оп. 1. Д. 3128. Л. 34.

[5] Зульцман Р. Пропаганда как оружие // Итоги Второй мировой войны. Выводы побеждённых. СПб., 1998.

[6] Деникин А. И. Путь русского офицера. М., 2006.

[7] Одно из первых задокументированных проявлений информационной войны было зафиксировано во время Крымской войны (1853–1856 гг.), когда сразу после Синопского сражения английские газеты в отчётах о сражении писали, что русские достреливали плававших в море раненых турок.

[8] Бережной А. Ф. Русская легальная печать в годы первой мировой войны. Л., 1975; Суржик Д. В. Англо-германская информационная война в США в годы Первой мировой войны // Пространство и Время. 2013. № 1. С. 88–93; Иванов А. И. Первая Мировая война и Российская художественная интеллигенция: современные проблемы изучения // Вестник ТГТУ. 2004. Том 10. № 3. С. 861–869; Шмакова Н. Н. Оренбургская пресса о милосердии и благотворительности в годы Первой мировой войны // Вестник Оренбургского государственного педагогического университета. 2014. № 1. С.118–124; Русская пресса в годы Первой мировой войны [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.madrace.ru/istoriya-otechestvennoy-zhurnalistiki/kurs-zhurnalistika-xix-nachala-xx-vekov/russkaya-pressa-v-godi-pervoy-mirovoy-voyni (дата обращения: 17.05.2015 г.); Русская правая периодическая печать в годы Первой мировой войны [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://studik.net/russkaya-pravaya-periodicheskaya-pechat-v-gody-pervoj-mirovoj-vojny/ (дата обращения: 17.05.2015 г.).

[9] Звонарев К. К. Русская агитация и пропаганда в Первой мировой войне // Германская агентурная разведка до и во время войны 1914–1918 гг. К., 2005.

[10] Лемке М. К. 250 дней в царской ставке. 1914–1915. Минск, 2003.

[11] Жирков Г. В. От «народной» войны к народной трагедии: история русской журналистики 1914–1917 годов. СПб., 2012.

[12] Пикуль В. С. Честь имею. М., 1996.

[13] Эрих фон Фалькенгайн Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях. М., 1923.

[14] Крысько В. Г. Секреты психологической войны (цели, задачи, методы, формы, опыт). Мн., 1999.

[15] Симанович А. С. Распутин и евреи. Воспоминания личного секретаря Григория Распутина. М., 1991.

[16] 1917. Разложение армии. Сборник документов / Под. ред. В.Л. Гончарова. М., 2010.

[17] Калъницкий Я. И. От Февраля к Октябрю: воспоминания фронтовика. Харьков, 1964.

[18] Кунжаров Е. М. Российская государственная пропаганда Первой мировой войны в отечественной историографии // Проблемы социально-экономического развития Сибири. 2013. № 3. С. 90–93.

 

Вернуться к списку публикаций